– Скажите, а как отсюда
пройти к храму?

http://gr-s.livejournal.com/927562.html

Этот текст – не о «Пусси райот». Сами пусечки мне малоинтересны. Чай, не Фанон и не Иштван Месарош. Этот текст – о печальном (если не сказать позорном) состоянии мозгов нашей «левой сцены», о том, что те, кто именует себя в России «левыми» (и, главное, именует так себя публично и публично же в таком качестве выступает), не способны ни анализировать окружающую действительность, ни действовать на основе предварительного анализа, ни учитывать предыдущий опыт, то есть развиваться. Меня, как левого, именно это волнует и именно это печалит.

Написанное ниже – один из вариантов такого анализа с последующими выводами.

Панк-молебен: формальная сторона дела

Что, собственно, случилось в ХХС?

Некоторое количество православных мирян (сами пусечки же повторяют, как мы знаем, что они – верующие православные и всей душой за религию), одетых, скажем так, неканонически, вознесли молитву богородице – опять-таки неканоническим образом. То есть перед нами – обрядно-литургический спор. Небольшое количество мирян не согласилось с каким-то (мы точно не знаем, каким: может быть, большим, а может быть, и нет) количеством клириков (и мобилизованных затем ими мирян) относительно того, в какой форме и каким образом можно молиться, а в какой и каким – нет.

При чем тут светская власть? Абсолютно ни при чем. Это внутрицерковное дело, внутри церкви оно и должно разрешаться. Если пусечки – действительно православные, прихожанки РПЦ, то церковь вправе применить к ним разные санкции: отлучить от церкви, предать анафеме, наложить епитимью. Вот посадить в тюрьму не может: в отличие от дореволюционных времен церковных тюрем у нас пока что нет. Но может, кстати, пойти по другому пути (не репрессивному) и вызвать пусечек на публичный диспут.

А пусечки могут не согласиться с санкциями. В конце концов, православная (и вообще христианская) доктрина предполагает, что до небес доходит всякая молитва, исходящая от сердца. У пусечек она была, несомненно, именно такой.

Строго говоря, пусечки могут даже инициировать раскол. Чем вопрос о форме молитвы хуже вопроса о двуперстии? Ничем. Литургический конфликт может, кстати, потянуть за собой и другие обрядовые противоречия. Например, могут ли миряне (ведь пусечки – миряне) служить в храме? Думаю, многие «продвинутые» православные скажут: могут, главное, чтобы были достаточно для этого образованны. Могут ли женщины быть священниками? Опять же, подозреваю, многие скажут «да»: в других христианских конфессиях это возможно, почему не в православии? Если женщина может быть настоятельницей монастыря, почему она не может быть священником? Про разные мелочи я и не говорю. Если священник может быть байкером (мы знаем, о ком речь), почему священник не может быть панком? И то, и другое – субкультуры. Если у католиков в храмах звучит орган, а у протестантов – электрогитары, почему православным это нельзя? И первые, и вторые, и третьи – христиане.

Но опять же: причем тут светская власть? Где здесь место для светской власти? Богу – богово, кесарю – кесарево. Где в Уголовном кодексе статья, предписывающая возносить молитвы одним определенным способом и криминализирующая все остальные способы?

Пусечки: объективные провокаторы

Можно, конечно, привычно закричать: «попы обнаглели!». Но вот в данном случае всё затеяли не попы. В «симфонии» РПЦ с российским неолиберальным государством ведущую роль играет отнюдь не РПЦ. В истории с пусечками это проявилось особенно наглядно.

Как церковь отреагировала на панк-молебен? Первоначально – вяло, можно сказать никак. А протодиакон Андрей Кураев вообще публично солидаризовался с пусечками, связав их действия с традициями Масленицы[1] (потом ему, конечно, за это влетело[2] – но это уж потом).

Кто следит за темой, тот знает, что первым внятно дал понять, какая судьба ждет пусечек, не представитель РПЦ и даже не какой-нибудь «православный общественник», а новоизбранный президент Путин. Было это 7 марта[3]. А патриарх Кирилл впервые отреагировал на события только 24-го[4]. Помнится, узнав о панк-молебне, я сказал окружающим: ну всё, они своего добились – будет повторение историй с Тер-Огяньяном и Мавромати. Но, честно говоря, я не думал, что указание поступит с самого верха.

Что такое наши пусечки? Объективные провокаторы. Что они сделали? Они очень помогли РПЦ в момент, крайне для РПЦ неприятный. Так совпало, что как раз к панк-молебну вокруг этой церкви накопилась критическая масса скандалов: и с брегетом г-на Гундяева[5]; и с квартирой экс-министра Шевченко, которую у того решили оттяпать какие-то загадочные женщины, проживавшие в квартире г-на Гундяева[6] (и общественность еще долго и мучительно разбиралась, что это за женщины и какое отношение они имеют к патриарху Кириллу[7]); и с новыми обострениями скандалов вокруг детской поликлиники на Ленинградском проспекте[8] и детского реабилитационного центра в Подмосковье[9], где РПЦ выступила отнюдь не в роли дарителя-благотворителя, а совсем наоборот. А еще никуда не делись скандалы вокруг дворца под Геленджиком[10], яхты патриарха[11], Валаамского монастыря[12], Соловков[13], Ипатьевского монастыря[14], Спасо-Елеазаровского монастыря[15], Рязанского кремля[16], Ростовского кремля[17], рыцарских замков и имущества лютеранской церкви в Калининградской области[18], Успенского собора во Владимире[19], Пермской художественной галереи[20], музея в Угличе[21], фабрики «Рот-Фронт»[22], Ульяновского госуниверситета[23], музыкального колледжа в Екатеринбурге[24], Торопецкой иконы[25]. И вот ведь горе-то какое: везде, ну абсолютно везде РПЦ (либо вообще, либо в лице своего высшего иерарха) выступала в роли агрессора и рейдера или как минимум стяжателя.

Самые шумные истории, конечно, связаны с патриархом Кириллом. Действительно, позволительно ли монаху иметь такие ценности, как брегет за 30 тысяч евро? Протоиерей Всеволод Чаплин, конечно, принялся убеждать всех, что православные бедняки только о том и мечтают, чтобы высший клир РПЦ купался в роскоши и богатстве, и от созерцания этой роскоши православные бедняки впадают в молитвенное просветление и начинают еще больше любить и уважать этот клир[26]. Но сие ведь не сами православные бедняки нам сказали. И даже хуже того: известно, что в ответ из уст священников (пусть и провинциальных) прозвучали протестующие голоса[27]. Опять же, такой неудобный вопрос: как может монах Кирилл (по определению, то есть, аскет, отказавшийся от мирской жизни и мирских богатств) иметь такую недвижимость, как шикарная квартира в «Доме на набережной» (пусть даже и на мирское имя г-на Гундяева В.М.) – вопреки церковным правилам? Андрей Кураев выступил со специальным разъяснением: монах не может, а вот монах, ставший архиереем – может, ибо он уже вроде как и не совсем монах. И сослался на Константинопольский собор 1389 года[28]. Чем, безусловно, ввел малых сих в великий соблазн, поелику документов сего собора не сохранилось. Что наводит на мысль об Агасфере, который среди нас. И это не считая скандальных выяснений, в каких отношениях монашествующий патриарх находится с теми самыми загадочными женщинами…

Или вот детская поликлиника, реабилитационный центр, Рязанский кремль и разные прочие музеи[29]. Это ведь не они что-то пытаются оттяпать у церкви, а наоборот. А на территорию самой церкви никто не покушается. Как тут скажешь «нас травят враги»?

И вдруг: пусечки! На территории церкви! В ХХС! Какой подарок! Какая мощная волна поднялась и в СМИ, и в интернете: это, дескать, всё не разрозненные, случайно совпавшие события, нет, это – тщательно подготовленная и срежиссированная кампания травли и преследования родной РПЦ со стороны врагов православия, врагов России, русского народа и, страшно сказать, Путина[30]. И руководит этой кампанией… правильно, Госдеп. Вообще-то странно, что не Ватикан, Ватикан-то логичнее было притянуть, но вот политически не совпало: тут как раз выборы, протесты, «белые ленточки», «оранжевая угроза»… так что, сами понимаете, раз хотят уничтожить Россию (и православие как опору), стало быть, хочешь не хочешь, а Госдеп.

Не было бы пусечек – черта с два бы удалось развернуть такую мощную кампанию, разом превратить церковь из захватчика и стяжателя в травимого и преследуемого, быстренько затушевать истории и с брегетом, и с квартирой…

Что, собственно, такое провокация? Провокация – это такой способ политической и иной общественной борьбы, когда одна из противоборствующих сторон заставляет другую совершить какие-то действия, невыгодные для этой другой стороны (или невыгодные вообще, или, например, просто несвоевременные), такие, которые ставят другую сторону в слабую позицию. И пока церковь захватывала музеи, лечебные заведения и прочие материальные ценности, она в общественном сознании сама была в невыгодной позиции. Ибо есть христианская заповедь, запрещающая собирать сокровища земные. Но как только пусечки вторглись на территорию РПЦ – в невыгодной позиции оказались оппоненты РПЦ.

И тут даже неважно, на чьем балансе находится ХХС – церкви или правительства Москвы (мы знаем, что правительства Москвы и, следовательно, весь этот православный бизнес-центр содержится на наши, налогоплательщиков, деньги, а церковь выступает в роли арендатора – причем бесплатного! – то есть, вопреки Конституции РФ, расходы возложены на рядовых граждан, включая неправославных (какой цинизм!), а доходы с необлагаемой налогом хозяйственной деятельности получает РПЦ[31]). Важно, как всё это выглядит в общественном сознании.

Вот потому-то пусечки объективно и являются провокаторами. Они ударили под дых всех антиклерикалов и всех оппонентов РПЦ.

«Совриск»: проходимцы и бездари под маской художников

Являются ли пусечки субъективно провокаторами?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, сначала спросим себя: а частью чего являются пусечки? Частью «современного искусства».

Что такое «современное искусство» («совриск», как пишут и говорят сами «актуальные художники»)? Это форма мошенничества. Обращаю внимание читателя: я сейчас говорю о не современном нам искусстве вообще, а именно о «совриске». Некоторое количество людей (очень малое в процентном отношении к общему числу населения – например, в России и полутора тысяч не наберется) требует к себе особого отношения и особых привилегий на том основании, что они якобы «художники». Почему они художники – неизвестно. «Художниками» они сами себя назначили, провозгласили. И теперь, самозванно провозгласив себя «художниками», то есть чем-то особенным, исключительным, более высоким, чем основная масса населения («быдло»), эти люди пытаются всему обществу навязать известную формулу Курта Швиттерса: «Всё, что я нахаркаю, будет произведением искусства, потому что я – художник».

Часть «актуальных художников» сама искренне верит, что они – художники, а то, что они нахаркали, – «произведения искусства» (это неудивительно: среди них – очень много неумных; были бы умными – занялись бы чем-то другим). Часть (те, кто не так глуп) прекрасно понимает, что всё это – мошенничество, но подходит к делу цинично-прагматически: если можно, не занимаясь тяжелой работой, долго существовать на средства разных фондов, ассоциаций, галерей и государственных структур, почему бы так не жить? Вполне безбедное существование. Вначале, конечно, не слишком денежное, но главное – не сдаваться, тусоваться, постоянно напоминать о себе.

Капиталистическое государство их в этом вполне поддерживает. Почему? Потому что гораздо легче предоставить этой небольшой кучке очень активных людей некоторые привилегии и возможность удовлетворения их тщеславия, чем воевать с ними. У капиталистического государства и без того много врагов. Лишние активные ни к чему. То есть логика такая же, как в отношениях с другими мошенниками, например, гадалками, «дипломированными» ведьмами, экстрасенсами и астрологами. Зарабатывают они себе на жизнь своим шарлатанством? Да. Довольны они потому капитализмом? Да. Вот и хорошо. Морочат они голову какому-то количеству людей, отвлекая тех от реальных социальных и экономических проблем? Да. Прекрасно!

Однако мы знаем, что «можно какое-то время обманывать всех людей, все время – какое-то количество людей, но нельзя обманывать всех людей все время». Поэтому реальный интерес в обществе к «совриску» все время падает[32]. В том числе интерес финансовый, среди потенциальных покупателей. На мировом арт-рынке несмотря на всю назойливость «совриска» и на все усилия по его рекламе «современное искусство» превращается в маргинальное, оттесняется на обочину этого арт-рынка (процентов 12, в лучшем случае – 30; это по объему предложений, а не по ценам и приобретениям). А уж молодые «актуальные художники» и вовсе занимают на арт-рынке несчастные 1–2 %[33]. Понятно почему. Разобрались. Наелись. Общеизвестно, что российский арт-рынок и вообще-то составляет микроскопическую часть мирового, а уж «совриск» и в этой микроскопической части – маргинален. Не случайно в апреле Марат Гельман и Айдан Салахова заявили о закрытии своих галерей по причине полной нерентабельности. Не случайно Елена Селина отказалась от «раскрутки» «актуальных художников».

Говоря иначе, резко обострилась конкуренция среди «актуальных художников» за право быть замеченным, следовательно – купленным.

Поэтому активизировался поиск стратегий, как привлечь к себе внимание, то есть как себя продать. Один из проверенных методов – скандал. Это давно замечено, люди об этом книжки написали[34]. Разумеется, это не единственная стратегия, но проверенная, одна из самых выгодных, безотказно действующая до сих пор. Я и сам об этом писал 13 лет назад[35]. Да, эта стратегия может быть связана с временными жертвами и неудобствами, но потом всё окупается. Немного страданий и лишений («15 минут позора») – и «обеспеченная старость».

Главное на арт-рынке, как мы знаем, создать себе имя (неважно как). Дальше уже само имя работает на тебя, кормит тебя.

Один из возможных вариантов скандальной стратегии – скандал на политической почве. Представить себя «врагом власти», анархистом, фашистом, симпатизантом терроризма. Или «наехать» на какую-нибудь религиозную общину. Верующих много, скандал обеспечен. Вон в Нью-Йорке несколько лет назад разразился скандал из-за картины «Черная богородица», сделанной из слоновьего навоза. Если бы из слоновьего навоза сделали картину «Африканский пейзаж», никто бы и не почесался. Скандал вышел именно из-за объекта изображения. Очень грамотная стратегия самопродажи.

Теперь о пусечках. Откуда взялись пусечки? Это – извод «Войны». Что мы знаем про «Войну»? Что «Война» специализируется на провокациях, на провокациях якобы политических, для существующего строя и режима совершенно безопасных, но таких, на каких можно «раскрутиться». Эта стратегия саморекламы оказалась совершенно верной: «Война» уже и премию «Инновация» получила, и приглашение стать куратором Берлинского бьеннале. Ну да, через допросы и пребывание в СИЗО (что неприятно), но, как видим, всё окупилось.

Самих пусечек, я готов допустить, используют втемную. Вполне возможно. Впечатления Симоны де Бовуар ни одна из пусечек не производит. Зато Надя Толокно настойчиво вызывает в памяти Багиру. Кто постарше, помнит такую знаменитую советскую хиппи. Между прочим, тоже не чужда была искусству. Стихи писала[36]. Выбросилась из окна. С диагнозом Багиры всё было понятно.

Одно другого, впрочем, не отменяет: можно быть, как Багира – и в то же время вполне сознательно пытаться «раскрутиться» за счет квазиполитического скандала. Вот Дмитрий Пименов же попытался прославиться, взяв на себя ответственность за взрыв бомбы в торговом центре под Манежной[37]. ФСБ, правда, быстро во всем разобралась – и даже в больницу Пименова не определила. Но ведь делом-то пусечек не ФСБ занимается, сами они не в «Лефортово» сидят, и даже, смешно сказать, половина группы до сих пор «не установлена» (это приблизительно как если бы половина членов ГКЧП осталась неустановленной!).

Но вообще пусечки на правильном пути: они уже регистрируют свое имя как торговую марку – потому что это имя уже попытались зарегистрировать на себя какие-то ушлые киношники[38]. Всё. Продаваемость обеспечена.

Должны ли левые спасать репутацию РПЦ?

Разумеется, нет. Настоящие левые, естественно – атеисты. «Теологии освобождения» как течения внутри РПЦ нет, и не предвидится. Да даже и в Латинской Америке не марксисты вдруг прониклись симпатиями к католицизму, а наоборот – часть священников, несмотря на репрессии со стороны Ватикана, сэволюционировала к марксизму.

РПЦ все последнее время активно занимается тем, что сама наносит удар за ударом по своей репутации. И в этом святом деле пусечки – незначительный эпизод (как бы его ни раскручивали СМИ). Уже упомянутые экономические дела РПЦ – захват музейного имущества и самих музеев (а также и всякой другой недвижимости) – наносят репутации церкви куда больший ущерб.

И вести себя по-другому РПЦ не может. Потому что церковь, помимо прочего, еще и огромный хозяйственный механизм, экономический субъект, корпорация. Как всякая другая экономическая корпорация, РПЦ функционирует в условиях товарно-денежных отношений и рыночного хозяйства. Как всякая корпорация, она обречена на расширение и экспансию (иначе она проиграет в конкурентной борьбе другим корпорациям).

Но РПЦ еще и мечтает получить (де-факто она к этому уже близка) статус государственной церкви – с соответствующими экономическими преференциями. В обмен на идеологическое освящение режима и строя, конечно. То есть церковь мечтает о возвращении цезарепапизма. Действительно, давайте вспомним, в каких исключительных условиях находилась православная церковь до революции. Когда Петр I конфисковал церковные земли, церковь, как обнаружилась, была крупнейшим собственником – у нее было отобрано 8,8 млн десятин[39] и 2 млн 60 тыс. крепостных[40]. Когда Екатерина II окончательно экспроприировала все церковное имущество, государство получило от этого доход в 1,5 млн рублей ежегодно (это в ценах 1764 года!)[41]. Став частью государства, церковь перешла формально на казенный кошт – и в 1914, например, году на содержание духовенства и церковного аппарата, было потрачено 70,9 млн рублей[42]. Но ведь при этом никто не отменял собственные доходы церковников – от треб, продажи православной атрибутики и сборов на церковные нужды с приходов. По расчетам Н.М. Никольского, доля государственных пособий в общем доходе православной церкви составляла в 1900-е годы не более 18–19 %[43]. Кстати, у церкви конфисковали не все земли: в конце XVIII века только в 29 губерниях в руках у церковников оставалось 700 тыс. десятин земли[44]. При этом, как всякий арендатор, церковь в рыночных условиях имела, естественно, статус экономического агента (вернее, многих агентов – по числу приходов), и в результате к следующей национализации у нее в руках оказалось 8 млн 275 тыс. десятин земли (то есть церковь почти вернула себе все, что «национализировали» Петр и Екатерина!), а также 424 476 млн рублей капитала, 84 завода, 1816 доходных домов и гостиниц, 436 молочных ферм, 603 скотных двора и конюшни, 311 пасек[45]. То есть, с одной стороны, церковь содержалась государством – как государственный институт (де-факто министерство), а с другой стороны, церковь и сама получала немалые доходы. Вот к этому исключительному положению и мечтает вернуться РПЦ[46].

Разумеется, так себя ведут все церкви. Как писал когда-то Грамши, «церковь – это Шейлок, даже более неумолимый, чем шекспировский: она будет требовать свой фунт мяса даже ценой обескровливания своей жертвы»[47]. Но жадность и сребролюбие никогда не входили в число христианских добродетелей. Напротив, именно они – жадность и сребролюбие (а вовсе не козни «врагов церкви») – и являются причиной всех церковных бед и неурядиц вплоть до ересей и расколов. Об этом еще в 600 лет назад (!) в своей знаменитой книге «О разложении церкви» писал Николай из Клеманжа[48].

Так что если РПЦ хочет наступить на родные грабли и сама себя дискредитировать – хоругвь ей в руки, епитрахиль на шею. А diis quidem immortalibus quæ potest homini major esse pœna, furore atque dementia.

Если история с пусечками окажется частью этого богоугодного деяния – зачем же левым этому мешать? Это не их дело. Кинулись ли греческие левые спасать репутацию Греческой православной церкви, когда выяснилось, что та оскоромилась поддержкой фашистов из «Золотой зари»? Конечно, нет[49]. Спасать репутацию РПЦ (в каких угодно случаях) должны вменяемые православные, те из них, кто думает о будущем РПЦ и ее будущей репутации. Ежели таковых не найдется, значит, всё, именно эта церковь обречена.

Что борьба с детскими поликлиниками и больницами, что захват музейных ценностей, что история с пусечками – всё это лишает РПЦ именно культурных, развитых, интеллектуальных, способных к самостоятельному мышлению (пусть и ограниченно самостоятельному) прихожан. То есть полностью сводит на нет скромные результаты «религиозного возрождения» конца XX века. А невежественную, отсталую, кликушествующую, мракобесную, ксенофобскую публику всё это не оттолкнет. То есть РПЦ сама проводит внутри паствы (и, очевидно, клира) отрицательный отбор.

Церковь сознательно выбрала этот путь – игру на понижение. На привлечение не культурных, самостоятельно мыслящих, интеллектуальных прихожан, а именно их противоположностей. Почему? Потому что она предпочла массовость качеству. Именно поэтому РПЦ так настойчиво рвется в школу, армию и тюрьму. Чем ниже качество паствы, тем легче ее, паству, индоктринировать и тем большее число прихожан получится на выходе. В условиях образовательной катастрофы, когда в подавляющем большинстве школ в России скоро вообще перестанут чему-либо учить и школьники окончательно разучатся думать, это, безусловно, дальновидная тактика: те, кто хоть сколько-то способен соображать, конечно, получат на всю жизнь прививку от религии, но они заведомо окажутся в незначительном меньшинстве.

Это гарантирует РПЦ в обозримом будущем рост влияния и доходов, но в будущем более отдаленном – превращение в открыто отсталую, реакционную, мракобесную, заскорузлую тоталитарную структуру, которая будет все более откровенно входить в противоречие с окружающим миром.

Не в интересах левых этому мешать. Контрреволюционные термидорианские сталинский и послесталинский советские режимы тотально дискредитировали левую идею. Дайте церкви и неолибералам сделать со своими идеями то же самое!

Должны ли левые защищать пусечек?

Итак, резюмирую: провокация, устроенная пусечками в ХХС (неважно, кем и с какой целью она была задумана), дала возможность Кремлю запустить машину консолидации и мобилизации самых реакционных, самых отсталых, самых мракобесных сил в РПЦ – при одновременной маргинализации просвещенных и интеллектуальных кругов внутри церкви. Почему же после этого «левые» защищают пусечек? Если их об этом спросить, они ответят: потому что пусечки – наши. А именно: пусечки а) панки, б) феминистки, в) антиклерикалки, г) левые художники.

О панках, конечно, говорят анархисты и близки им люди вроде ДСПАшников. Они почему-то уверены, что название «панк» – это как индульгенция. Что раз панк – то обязательно левый[50]. Интересно, панки со свастикой для них тоже – свои? И вообще хотелось бы знать: где и когда «панк-революция» если не свергла капитализм, то вообще хоть чего-то добилась? Это во-первых.

А во-вторых, почему это пусечки – панки? Мы что, никогда панков не видели, не знаем, как они живут, как выглядят, как пахнут? Или это о, с позволения сказать, музыке пусечек? Мы что, панк-рок не слышали? Неужели кто-то действительно верит, что пусечкино «творчество» – это панк-рок?

Теперь о феминизме. Наша «левая сцена», конечно, при слове «феминистки» дружно встает и прикладывает руку к пустой голове. Но хотелось бы узнать: почему пусечки – феминистки? Что такого феминистского они сделали? То, что Надежда Толоконникова на философском факультете МГУ писала диплом по феминизму – это не основание записывать всех пусечек в феминистки. Просто у Толоконниковой научный руководитель, Анна Костикова, этой темой занималась. Вот и всё. Как говорят в голливудских фильмах, ничего личного.

Где, как, когда пусечки отметились в борьбе против действительно больных явлений современного российского общества, с которыми обязаны бороться настоящие феминистки: с дискриминацией женщин на рабочих местах и при приеме на работу, с семейным насилием, с сексуальной эксплуатацией и насаждением секс-индустрии, с попытками навязать домострой и превратить женщину в машину по детопроизводству, с игнорированием или принижением домашней и репродуктивной работы, с попытками лишить женщин права на планирование семьи, с насаждением мракобесных взглядов (религиозных и нерелигиозных), трактующих женщину как существо «второго сорта»? Покажите мне хоть один конкретный пример борьбы пусечек с этим! Нет примеров.

То есть пусечки – не феминистки. Наоборот, они делают все возможное, чтобы дискредитировать феминизм в общественном сознании – точно так же, как это делает (и очень успешно!) группа «FEMEN» по отношению к украинскому феминизму.

Но наши «левые феминистки» за пусечек – горой. Интересно, что некоторые не левые, но вполне серьезные и уважаемые феминистки (например, Надя Плунгян[51]) прекрасно понимают, какой вред исходит от пусечек, и резко о них высказываются. И это не потому, что Плунгян «недостаточно левая», как скажут наши «левые феминистки», а потому, что она – «недостаточно глупая». Но если «левые феминистки» неизменно оказываются глупее не левых, это не проблема феминизма вообще, это проблема «левой сцены» в России. Диагноз, если хотите.

В России с феминизмом, к сожалению, и так всё грустно. И если в общественном сознании феминизм будет ассоциироваться с пусечками – это станет катастрофой отечественного феминизма.

Наши «левые феминистки», забыв о своем программном требовании равенства безразлично к полу, особенно напирают на то, что пусечки – женщины и у них есть дети. Простите, либо равенство, либо привилегии! Это во-первых. Во-вторых, а Таисия Осипова что, не женщина? У нее что, нет детей? Ее дело что, не политическое? И даже более того – не сфабрикованное полностью властями (в отличие от дела пусечек, где вопрос не в том, было ли деяние, а как его юридически квалифицировать)? Так почему же наши «левые» и тысячной доли того внимания, которое они уделяют пусечкам, не уделили Таисии Осиповой?

Отдельно о детях. Группе «Война» вообще присуще циничное отношение к собственным детям. Олег Воротников в Питере, публично обливая полицейских мочой из бутылки (и, разумеется, прекрасно понимая, какую он спровоцирует реакцию), прикрывался маленьким ребенком[52]. Так же точно и Толокно прикрывалась еще не родившейся дочкой, участвуя за четыре дня до родов в скандальной якобы политической акции публичного группового секса в Биологическом музее имени К.А. Тимирязева[53] и прекрасно зная, что акцию будут жестко «пресекать». Дочке Толокно сильно повезло, что полицейские обращались с Надеждой очень-очень вежливо и осторожно, боясь повредить плод и нанести вред здоровью беременной. Могло быть и по-другому. А в мае 2008 года Толокно, ночуя у знакомых, положила грудную дочь Геру на компьютерный столик и… оставила там на ночь. Девочка, естественно, упала на пол. И получила перелом теменной части черепа и ушиб мозга[54].

Знают ли об этом наши «левые феминистки»? Не кажется ли им, что Гере с мамой опаснее, чем без мамы? Полагают ли они такое отношение к детям нормальным для «левых феминисток»? Если да, то дело «левых феминисток» обречено.

Антиклерикализм. Ужасно хочется узнать, что конкретно сделали пусечки такого, чтобы если не остановить, то хоть притормозить клерикализацию страны. Пусть мелкое и локальное, но конкретное. Стали стеной в дверях такой-то школы, чтобы не пустить туда – во имя соблюдения конституционных норм – попа? Где, когда? Или, может быть, как-то помешали насаждению слегка замаскированного под ОПК «закона божьего»? Попытались воспрепятствовать насаждению религии в рамках конкретных школьных предметов? Нет, это решил сделать вовсе не пусечка, а Сергей Гурин[55]. Может быть, они боролись с антиконституционным насаждением (на бюджетные деньги) «модульных храмов»? Нет. Боролись с опять-таки антиконституционным строительством церквей на территориях вузов (и на средства этих вузов)? Опять-таки нет. Они боролись за музейные ценности, прикарманиваемые церковью? Нет. Пусечки просто, после серии недостаточно скандальных акций нашли наконец место, где скандал наверняка принесет им известность – ХХС. Что, это и есть «антиклерикализм»?

А как же многочисленные заявления пусечек, что они – верующие и не против религии?[56] Как вообще «антиклерикалы» и «левые феминистки» могут возносить молитву – неважно кому и какого содержания? А как же «никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой»?

Отдельно надо сказать о «левых художниках». О том, что такое «левое искусство», в рунете уже однажды разражалась дискуссия – в связи с группой «Война». И тогда немногие вменяемые (и хоть как-то аргументированные) голоса – например, журнала «Скепсис»[57] – просто потонули в массе невменяемых и, главное, неаргументированных. До сих пор мечтаю узнать, как себя почувствовали «левые» фанаты «Войны», когда стало известно, что «Война» передала часть своей премии «Инновация» украинским фашистам.

У украинских «актуальных художников», впрочем, есть своя икона «левого искусства», прямо вышедшая из «Войны» – Александр Володарский, прославившийся публичным половым актом (или его вынужденной имитацией – тут версии расходятся) на площади. По мнению украинской «левой тусовки», это и есть «современное левое искусство». Но тогда, получается, и собаки, если они совокупляются на площади на глазах у публики, – современные левые художники!

Впрочем, как раз на Украине, в кругах сообщества «Спильне» нашелся человек, который, не в пример российским товарищам, смог сформулировать, что же такое «современное левое искусство». Это была Тамара Злобина[58]. По ее определению, «современное левое искусство» – это такое, в котором уже наступила «смерть автора» и которое отказывается от традиционных площадок презентации (галерей, музеев и т.п.). Ага. Следовательно, свастика, нацарапанная на кузове автомобиля – это и есть пример образцового «современного левого искусства»: и автор неизвестен – и даже неважно, кто он: «произведение искусства» таково, что его автором может быть кто угодно, – и площадка презентации «неакадемична».

Я-то думал, что левизна в искусстве определяется содержанием произведения искусства. Но если «левая тусовка» думает, что содержание безразлично, а левизна определяется вот такими внешними признаками, тогда да, пусечки – «левые художники». И любой неонацист, надев балаклаву, легко может стать таким «левым художником». И даже Холмогорий. И даже Кураев с Чаплиным, дуэтом.

Итак, пусечки не панки, не феминистки, не антиклерикалы и не левые (в подлинном смысле) художники. Почему же их так защищает «левая тусовка»?

Потому же, почему она не защищает «приморских партизан».

«Левые» и левенькие: уютная тихая заводь

В чем отличие «приморских партизан» от пусечек? В том, что пусечки занимались «художественной самопрезентацией», якобы таким образом борясь с режимом Путина (это форма политической борьбы такая: обращение к небесам), а «приморские партизаны» начали реально, с оружием в руках бороться с этим режимом. Неумело, торопливо, плохо подготовившись, без сколько-то разработанной идеологии – а чего еще вы хотите от мальчишек из глубочайшей провинции? Но реально. Настолько реально, что власть бросила против них – против пяти мальчишек с тремя стволами – авиацию и танки! А у пусечек половину членов группы «найти не могут» (хотя журналисты легко находят, называют имена, берут интервью). Видимо, оставляют, как царские жандармы, «на развод».

Наши «левые» вам в ответ скажут: мы потому не можем защищать «приморских партизан», что закон запрещает пропаганду и оправдание терроризма. Нет, позвольте! Террористами по этому закону у нас в стране считаются те, кого суд признал террористами и осудил за терроризм. Суда над «приморскими партизанами» еще не было! Следовательно, никто не мешает вам их защищать.

Не защищают. Даже не пытаются.

Все дело в том, что у нас в стране нет левых. Я имею в виду: нет левых как организованной силы. Левые как личности в стране есть – и их даже довольно много. Но если мы посмотрим на партии, группы и организации, мы обнаружим, что перед нами либо «левые» (именно в кавычках, следовательно, не настоящие), либо левенькие. Левенький по отношению к подлинному левому – это все равно что приблатненный по отношению к настоящему блатному, «актуальный художник» по отношению к настоящему художнику, интернет-геймер по отношению к настоящему солдату на поле боя.

«Левые» – это в первую очередь крупные организации, такие как КПРФ и разные социал-демократы со «Справедливой Россией» во главе. Почему они левые в кавычках, понятно. Вот возьмем КПРФ. Настоящие левые – материалисты, интернационалисты, антиимпериалисты. А КПРФ – партия православная, проимперская и шовинистическая. То есть не левая. Абсолютно то же самое можно сказать и про более мелкие группы сталинистов и брежневистов. Или социал-демократы. Какие же они левые, если в самом главном – в экономической программе – они либо неолибералы, либо, в лучшем случае, кейнсианцы (то есть за капитализм)?

Левенькие – более интересное (с точки зрения энтомолога) явление. Их много, они мелкие, но разные. Всех их объединяют два признака: а) принадлежность к тусовке, б) неспособность думать. Они потому и защищают так яростно пусечек, что чувствуют с ними внутреннее родство – как с тусовщиками. То есть с теми, кто тоже «играет в песочнице в 68-й год». Левенькие – это точно такие же бездари, мечтающие как-то «раскрутиться» и сделать «бунтарскую» карьеру внутри буржуазного общества (в его «левом» сегменте). Написать новый «Капитал» или новые «Сто лет одиночества» (что действительно было бы огромным вкладом в дело социального освобождения) они не могут – таланта нет. Но и никаких – даже примитивных, попсовых – способов «раскрутки» они придумать не способны. Поэтому «Война» и пусечки (которые смогли придумать) вызывают у них искреннее восхищение.

И совсем не важно, что у «Войны» и пусечек вместо «Капитала» и «Ста лет одиночества» – примитивно нарисованный член и не менее примитивно исполненный матлот. «Мимо тещина окошка я без шуток не хожу». Идиотизм деревенской жизни, перенесенный в мегаполис. Важно, что хоть что-то придумали, в отличие от левеньких. Достаточно, чтобы стать у левеньких героями. В стране слепых и кривой – король.

Раньше в России героями левых были Софья Перовская и Вера Засулич, Мария Спиридонова и Александра Коллонтай. Теперь – пусечки. Какие левые – такие и герои.

Я уже много раз писал[59], что главная проблема нашей «левой тусовки» – нехватка мозгов. Ситуация, увы, ухудшается. От микроцефалии – к анацефалии.