В данной рубрике размещены статьи о великих учёных, философах, людях искусства и т.д., которые не верили в бога и в то же время добились всемирного признания.
Кто действительно заботился о ближнем – РПЦ или большевики?
Сейчас
немало говорят о том, что большевики после Октябрьской революции не
ладили с Русской православной церковью. Причем, российские буржуазные
СМИ активно пытаются убедить наше население, что виной всему были именно
большевики, которые якобы только и думали о том, чтобы кого-нибудь
ограбить, разумеется, исключительно в силу своей «врожденной
кровожадности». Но вот о том, что почему-то ни у кого из большевиков
никаких счетов в зарубежных банках не обнаружилось, да и оставили
большевики после себя нечто принципиально другое – большую, сильную, мощную страну –
СССР, с самой современной промышленностью, высокопроизводительным
сельским хозяйством и здоровым, образованным населением, об этом они
как-то не вспоминают. А ведь это бесспорный факт.
Есть
и другие бесспорные факты, о которых не любят сообщать наши буржуйские
СМИ, ярко отражающие интересы господствующего ныне в России класса
паразитов – олигархов, попов, чиновников.
Например, факты о том, какова была на самом деле «любовь РПЦ к
ближнему». Как «заботились» попы о сирых и убогих, как до самого
последнего своего дня они пользовались рабским трудом людей, ничуть
этого не стесняясь, как жрали они в три горла тогда, когда вокруг все
голодали, как обманывали и обкрадывали, забирая у нищих последнее. Не
говорят они и о том, что церкви после революции массово жгли не
большевики, а сами русские люди, обычные российские крестьяне, за многие
десятилетия унижения накопившие столько ненависти к этим паразитам на
самом святом – на душе человеческой, что не выплеснуться эта ненависть
рано или поздно просто не могла.
Современная
РПЦ по глупости и жадности своей полностью повторяет путь своих
предшественников, и можно будет не удивляться тому, что закончит она
точно так же.
Вот один
маленький пример «любви к ближнему» святых отцов из РПЦ, датированный
январем 1918 года. Молодая Советская республика тогда только еще
создавалась, госаппарата толком не было, в стране – голод, повальная
нищета и разруха, оставленные в наследство царским самодержавием и
буржуйским Временным правительством, развязавшим и поддерживавшим
несколько лет империалистическую бойню, которая довела все хозяйство
страны до полного упадка. Рассказывает очевидец событий:
«По «божеским» делам у монахов
Все требуют
В
залах, на лестнице гудит народ. Те, кого безжалостно топтала жизнь при
царизме и, конечно, не смогло оградить Временное правительство: матери с
младенцами, сироты с улицы, старушки убогие, слепые, прокаженные, вдовы
– солдатки, а впереди всех – озлобленные голодовкой, неустройством при керенщине, увечные воины – без ноги, без руки, без глаз.
Галдят, требуют, грозятся…
Но напористее всех инвалиды войны. У них свой союз, они организованы и действуют твердо, настойчиво. От их требований не уйдешь.
А требуют они прежде всего – и справедливо требуют –
крова. Искалечила их, изувечила империалистическая война. А теперь, как
сор ненужный, выбросила на улицу. «Вот тебе и герой! Вот тебе и награда
за защиту отечества! Да будь оно проклято, это отечество! В село бы
назад… Да кто меня теперь, увечного, кормить станет?..»
Жутко
вспоминать эти бледные, с синеватой бледностью лица, с глазами, в
которых так и застыл ужас империалистической войны. Нервные,
издерганные, обидчивые, жалкие. Все больше крестьяне, со всех концов
России. Действительно, положение трагическое. В Совнаркоме провожу
повышение пособия увечным. Декрет успокаивает на время. Но цены в городе
растут и растут.
Число увечных в городе все прибывает. Нет жилья.
В
первых числах января Совет при наркоме решил: надо в первую очередь
найти помещение для инвалидов войны. Иначе положение становится опасным.
Жилотдела еще нет, нет иного органа, через который бы можно найти помещение! Надо действовать самим.
Благодать в Лавре
Поехал
секретарь совета Алеша Цветков на разведку. Возвращается с докладом:
нашли удивительно приспособленное помещение. Все тут есть: отдельные
комнатушки, столовые, кухни, полное оборудование и, что особенно важно в
этот голодный период, запасы продовольствия.
Где же это такая благодать?
В Александро-Невской лавре, в «священом», православном монастыре.
Тогда еще церковь не была отделена от государства, и имущества церковного не трогали.
Посовещались.
Порасспросили.
Оказалось: помещение такое, что до тысячи человек разместить можно. А
живет сейчас в монастыре всего каких-нибудь 60 монахов да послушников
несколько десятков. Главное – как нельзя
лучше для воинов: с кроватями, дров на два года хватит и муки, и масел
растительных, и бочек с сельдями… Одним словом, лучше не придумаешь!
– Да как же, – спрашиваем мы, – вас до осмотра-тэ допустили?
– А очень просто, – отвечает нам тов. Цветков, – мы на классовом противоречии сыграли, классовую рознь разожгли.
– Как так?
– В монастыре ведь тоже своя «классовая» борьба идет: ожиревшие монахи – с одной стороны, послушники, которыми монахи понукают, –
с другой. Мы прямо к послушникам обратились: «Товарищи послушники, что
тут у вас за дела делаются, угнетали вас ваши классовые враги-монахи?» – «Угнетали, – отвечают послушники. – Чисто рабы мы для них. Работай «задарма», а пища-то наша – вода с хлебом, сами же монахи до отвалу всякой снадобью жирной животы свои набивают. Житья от них нет».
Послушники на нашу сторону и встали. Повели нас помещения осматривать, кладовые, про запасы все нам выложили. Друзьями с ними расстались. Один послушник, из молодых, сразу большевиком себя признал.
Обсудили
мы доклад разведчиков на совете и порешили: занять монастырь следует,
но сделать это «по мирному способу», попросить монахов потесниться,
отвести им там флигелек, а остальное – под общежитие увечных воинов.
Послали
комиссию для переговоров с настоятелем. Комиссию послушники встретили
радостно. А монахи сразу высыпали настороженные, враждебные. Не
понравилось им, что наши [товарищи] из госпризрения с послушниками
подружиться успели. Комиссия потребовала, чтобы ее к настоятелю архиерею
провели. Толстый, бородатый монах ни за что не соглашался до его
преосвященства каких-то неизвестных мирян без чинов и звания допустить.
– Такого у нас обычая не водилось, чтобы каждый прохожий к настоятелю с просьбами лез.
– Да у нас не просьба, а дело. Государственное дело.
Монахи
упорствовали, упирались. Отказывались. Тут сначала робко, потом громче
заговорили послушники: «Чего упираетесь? По божескому делу пришли. Об
увечных воинах заботятся, а вы канитель пустую разводите. Не грабить
люди явились!..»
Настоятель принял.
Оказался
высохший весь старичок, глуховат. На мощи похожий и уж в делах плохо,
видно, разбирается. Раньше чем ответить, на грузного, солидного монаха с
крестом на выпяченной груди поглядит. А тот ответ подскажет.
Ответа
прямого паши не добились. Но как смекнули монахи, чем тут пахнет,
насторожились, повели канительные речи: нельзя, мол, священное место
монастыря под жилье занимать. И так и этак убеждали наши посланцы – монахи все свое.
Так ни с чем и уехали наши парламентеры.
Как услышал об этом Союз увечных воинов – галдеж, протест. «Не дадите крова, наркомат разнесем, по городу демонстрацию устроим! Большевистская власть, а нас, увечников, на морозе держите!»
Весь
вечер с увечными провозились, на совещании никак угомонить не могли. К
полуночи замнарком Егоров Иван Григорьевич да секретарь совета А.
Цветков решили: выхода нет. Надо занять монастырь. Чего в самом деле с
шестьюдесятью жирными монахами церемонию разводить?
Монахи воюют
Приехали
ко мне ночью на квартиру. Уже приказ о занятии монастыря
Александро-Невской лавры под общежитие увечных воинов был ими
заготовлен. «Не займем – увидите, что
увечные хлопот нам наделают. Демонстрацией уличной грозят. Злы до черта.
Да и чего колебаться. Все пойдет, как по писаному. Послушники за нас».
Отстаивал план занятия лавры тов. Цветков. Я подписала приказ о занятии
помещения лавры.
На другое
утро послали комиссию в лавру. А уже комиссию не пускают. Заперлись
монахи, засели в монастыре, как за крепостной стеной.
Что тут делать?
И
решили наши горячие головы из госпризрения: давай лавру силой занимать!
В те дни такие решения принимались просто. О том, чтобы «согласовать»
да «связать», не подумали. Не отдавали себе отчета, что действие
вразброд – каждый на свою голову –
вредит общему плану, вносит дезорганизацию и в без того несобранный еще
государственный организм, подрывает Советскую государственную власть.
Порешили занять силой и позвонили в Наркомат по морским делам, к тов. Дыбенко.
– Слушай, Дыбенко, дай-ка нам отряд крепких ребят, матросов, хотим лавру занимать.
Лавру занимать? Сытых монахов ущемить? Как тут не найтись отряду!
Отправились наши к лавре. Отряд отборных, широкоплечих здоровяков матросов с музыкой впереди.
Но и монахи подготовились. Как увидели отряд матросский – давай бить в набат. Загудели громозвучные колокола Невской лавры.
Всполошился
народ. Повысыпали бабы, торговцы мелкие, мастеровые на улицу, сбежались
к лавре. Крики, шум… Как? Святыню народную оскорблять вздумали?!
Большевики монастырь грабить собрались! Не дадим! Умрем за веру
православную! А матросы разъярились, особенно когда монахи среди толпы
появились. «Что с ними церемонии разводить! Не пускают в лавру, силой ее
заберем!»
Кто начал перестрелку, так и не удалось установить.
Среди убитых оказался монах лавры.
До
Смольного докатился слух о происшедшем. Спешно выслал Совет Народных
Комиссаров товарища на место оживленной рукопашной между матросами и
защитниками лавры с приказом немедленно прекратить «бесчинства» и лавры
не занимать. Вызвали тов. Цветкова «держать ответ» в Смольный. Пришлось и
мне поехать объясняться с Владимиром Ильичем.
Когда
я рассказала, что наши товарищи решили провести и в монастыре
революцию, опираясь на послушников против монахов и даже соблазняя их
перспективами «совета» послушников, Владимир Ильич сначала засмеялся
своим заразительным умным смехом. Но тотчас нахмурился.
–
Такие самовольные действия наркоматов недопустимы. Самочинности в таких
архиважных вопросах общей политики не должно быть места.
Отчитал
меня Владимир Ильич просто и вразумительно. Подумав немного, добавил:
«Инцидент с лаврой приблизил вплотную практическое разрешение вопроса об
отделении церкви от государства»[1].
И действительно, в ближайшие же дни в Совнаркоме прошел декрет об отделении церкви от государства.
Лавру,
однако, так и не удалось превратить в общежитие для увечных. Для них
было найдено другое помещение. Но попы и монахи не успокоились. Они
сорганизовали торжественное шествие с иконами по Невскому, призывая
народ отстаивать святыни церквей от поругания большевиками. И в течение
нескольких дней месили грязь улиц Петрограда, увлекая за собой
обывателей.
Меня же и тов.
Цветкова, как главных зачинщиков первой попытки обратить монастырское
помещение па дело социальной помощи, попы и церковь православная предали
торжественно церковной анафеме.
При встрече со мной Владимир Ильич добродушно и с усмешкой сказал:
– Хотя вы и анафема теперь, но вы не в плохой компании: будете поминаться вместе со Стенькой Разиным и Львом Толстым».[2]
Увечные
и голодные воины, не имеющие даже крыши над головой, не интересовали
монахов Лавры, им было на них плевать. И своими запасами еды, по тем
временам, просто роскошными, священнослужители РПЦ делиться с теми, кто
проливал за них свою кровь, не пожелали. Сам факт того, что на их
богатство кто-то посягает, этих паразитов, угнетающих и издевающихся над
послушниками – молодыми мальчишками,
работающими на этих жирных свиней от зари до зари, возмутил до глубины
души. Защищая свое право и далее жить лучше, чем другие, и далее
эксплуатировать всех вокруг, они пошли тем же самым путем, что идут и
сейчас – стали врать и обманывать, вводя в заблуждение окрестное
население, которое тогда не поняло в чем была суть дела. Но довольно
скоро народ осознал за кем была настоящая правда и кто действительно
заботился о сирых и убогих, а кто – только прикрывался словами о «благе
ближнего». И от монахов этой Лавры следа не осталось. Пришлось им,
бедненьким, самим идти работать, зарабатывая на хлеб, как и все, своим
трудом. Не потому ли до сих пор такая ненависть у РПЦ к большевикам,
которые заставили их работать, а не паразитировать за счет других?
То
же самое мы видим и в сегодняшней России. В прошлом году, когда
случилось печальной памяти крымское наводнение, в котором погибли тысячи
ни в чем не повинных людей, и еще тысячи остались без крова, еды и
воды, патриарх РПЦ, чей роскошный дворец из 800 комнат находился не так
уж далеко, что-то не предложил его пострадавшим под временное
размещение.
Как видно,
совесть и РПЦ – понятия несовместимые. История самой православной церкви
доказывает это раз за разом. А значит и конец этой паразитической
структуры очевиден…
Г. Гагина ________________
[1]
Декрет СНК РСФСР о свободе совести, о церковных и религиозных
обществах, широко известный впоследствии как декрет об отделении церкви
от государства, школы от церкви, был принят 20 января (2 февраля) 1918
г.
[2] Из книги А. М. Коллонтай «Из моей жизни и работы», М., «Советская Россия», 1974 г.
Сейчас
немало говорят о том, что большевики после Октябрьской революции не
ладили с Русской православной церковью. Причем, российские буржуазные
СМИ активно пытаются убедить наше население, что виной всему были именно
большевики, которые якобы только и думали о том, чтобы кого-нибудь
ограбить, разумеется, исключительно в силу своей «врожденной
кровожадности». Но вот о том, что почему-то ни у кого из большевиков
никаких счетов в зарубежных банках не обнаружилось, да и оставили
большевики после себя нечто принципиально другое – большую, сильную, мощную страну –
СССР, с самой современной промышленностью, высокопроизводительным
сельским хозяйством и здоровым, образованным населением, об этом они
как-то не вспоминают. А ведь это бесспорный факт.
